Диалектика познания и чувства

Комментариев нет

Акт чувственно-предметной сферы сознания обнаруживает в себе двойственный ха­рактер: к единичному чувственному образу внешнего предмета присоединяется предшествующий накопленный обобщенный опыт в форме системных автоматизирован­ных чувствований гностической природы. Помимо этой особенности чувственного обобщения, гностическим чув­ствам свойственно также проявление эмоционального тона. Например, укол в палец булавкой вызывает в нас чувство боли, и в то же время это сопровождается осо­знанием, пониманием этого действия.
Если я ощущаю во рту горький вкус вещества и по­знаю это свойство вещества, то оно сопровождается общим чувством неприятного. Когда слушаю звуки пре­красной музыки, их восприятие вызывает чувство на­слаждения. Но бывает и иначе. На человека, находяще­гося в состоянии сильного аффекта, определенная музыка может оказать иное воздействие, чем когда он находится в спокойном состоянии.
Интересно в этом отношении самонаблюдение пси­холога В. Джемса во время морского путешествия: «Не­многие романы,- пишет он,- читаются с таким веселым чувством, какТри мушкетера» А. Дюма. А между тем я могу засвидетельствовать, что, читая этот роман во время морской болезни, я почерпнул из него только чувство глубокого отвращения к той жестокости и резне, виновниками которой были герои романа – Атос, Пор-тос и Арамис». Здесь проявляется обратное влияние чувств на познавательное содержание.
Диапазон сферы чувств в широком понимании очень велик: сюда входят биологические влечения, которые, трансформируясь, приобретают у человека специфиче­ски человеческий характер (страсти, аффекты, прояв­ляющиеся в норме и патологии). Особую роль выпол­няют высшие социально-этические формы проявления эмоциональной деятельности.
Мыслительная сфера большей частью выступает во внутреннем единстве с аффективной направленностью. Нарушение этого единства особенно выражение наблю­дается в патологии. Исследования биологических основ эффективности (работы Гэда, Мюллера, Ферстера и М. И. Аствацатурова) на патологическом материале показали, что в нашей сознательной психической жизни важную роль играют не только кора, но и подкорковая область мозга.
Тем самым выяснилась сложная структура эффек­тивности, которую традиционная психология отождеств­ляла с представлениями. В основе теории эпикритической и протопатической эффективности (М. И. Аствэца-туров) было выдвинуто этажное расположение двух самостоятельных форм эффективности – эволюционно молодой корково-эпикритической и филогенетически древней таламо-протопатической.
Этот взгляд находит свою опору в учении Г. Спенсера и Ю. Джексона о «диссолюции». Усилиями Гэда, Ферстера, М. И. Аствацэтурова, М. Б. Кроля и др. была выдвинута концепция о наличии в подкорковой зоне го­ловного мозга человека в замаскированной и неизменной форме древней, присущей нашим животным предкам мощной протопатической эффективности, которая выяв­ляется лишь в патологии.

Метки: , ,

Художественный образ

Комментариев нет

И. А. Гончаров считал невозможным создать художественный характер без наблюдений и самонаблюдений. «То, что не выросло и не созрело во мне самом, чего я не видел, не наблюдал, чем не жил — то недоступно моему перу! У меня есть… свой мир наблю­дений, впечатлений и воспоминаний,— и я писал только то, что переживал, что мыслил, чувствовал, что любил, что близко видел и знал,— словом, писал и свою жизнь и то, что к ней прираста­ло».
Для написания «Фомы Гордеева» Горькому потребовалось наблюдать не один десяток купеческих сыновей, не удовлетворен­ных жизнью своих отцов.
Наблюдательность писателя проявляется в том, что он заме­чает многое скрытое, находит показательные, значимые детали, он мыслит образами, и потому изображаемые им характеры так жизненны и конкретны.
Возьмем одну характеристику у Чехова, сделанную на осно­вании фотографии: «Это была семейная группа: тесть, теща, его жена Ольга Дмитриевна, когда ей было двадцать лет, и он сам в качестве молодого, счастливого мужа. Тесть, бритый, пухлый, водяночный тайный советник, хитрый и жадный до денег, теща— полная дама с мелкими и хищными чертами, как у хорька, бе­зумно любящая свою дочь и во всем помогающая ей; если бы дочь душила человека, то мать не сказала бы ей ни слова и только заслонила бы ее своим подолом. У Ольги Дмитриевны то­же мелкие и хищные черты лица, но более выразительные и сме­лые, чем у матери; это уже не хорек, а зверь покрупнее» (рас­сказ «Супруга»).
Так, вместе с героем своего рассказа, глядя на фотографию, где снята семейная группа, Чехов буквально двумя-тремя штри­хами дал законченные образы. Мы уже представляем этих людей и знаем, чего от них можно ожидать. Немногих черт, обрисован­ных писателем, оказалось достаточно, чтобы представить сущ­ность характеров изображенных на фотографии людей.
Несмотря на известную субъективность художественных обра­зов, они могут иногда объяснить характеры лучше, чем жизнен­ные наблюдения. «Мой дед,— писал А. М. Горький,— был жесток и скуп, но — я не видел, не понимал его так хорошо, как увидел и понял, прочитав роман Бальзака «Евгения Гранде». Отец Евге­нии, старик Гранде, тоже скуп, жесток и вообще похож на деда моего, но он — глупее и не так интересен, как мой дед. От сравне­ния с французом русский старик, не любимый мною, выиграл… Книга обладает способностью досказывать мне о человеке то, что я не вижу, не знаю в нем».

Метки: , ,