Новое и повторы

Обучение новым навыкам, пробуждающая сила и изменение самоощущения – все это соединяется, чтобы создать новый образ жизни вне терапии или группы. На этом пути человека подстерегает не одна ловушка – ведь в жизни нет такой поддержки и простоты, как в терапевтической ситуации. В рамках психотерапевтической сессии невозможно полностью осуществить нужные изменения. Поначалу новое может не соответствовать индивидуальному стилю жизни человека, быть неправильно воспринято и нуждаться в дополнении или уточнении. Когда человек начинает больше доверять себе, он становится более гибким. Он сможет исправлять ошибки или искать новые решения. Знания и умения, полученные во время психотерапии, служат пациенту тренировкой его изобретательности в повседневной жизни. Если вы учитесь управлять каноэ, вам не достаточно вашего обычного опыта гребли – необходимо знать, как глубоко надо опускать весло, с какой скоростью идет лодка, как поворачивать, чтобы не опрокинуться. Когда человек научился держаться на плаву в жизни, он не всегда может предугадать последствия своего нового поведения. Обогащенный опыт делает его более чувствительным к приобретению новых знаний. Продолжая развиваться, человек может учитывать ошибки, но его потребность в саморазрушении уменьшается, а воз-можности нового поведения помогают усваивать опыт и применять его в новых обстоятельствах.
Новые представления и поведение усваивать также трудно, как использовать терапевтический опыт в обычной жизни. Нет ничего удивительного в том, что темы, требующие разрешения, повторяются много раз. Некоторые из них повторяются всю жизнь, другие проигрываются определенный период времени, чтобы больше никогда не возвращаться. Тупик – это точка, в которой потребность в изменении встречается с равным по силе сопротивлением. Это противостояние может повторяться и, мало-помалу человек расширяет свои Я-границы, чтобы впустить нечто новое. Возврат – это поступательное исследование психологической территории, не востребованной ранее.
Одна пациентка весь первый месяц терапии требовала, чтобы к ней относились, «как к леди». После того, как ей стало ясно, что это означает для нее, она больше нико-гда не возвращалась к своей прихоти, как взрослый человек, который больше не хочет валять дурака.
Другой человек постоянно возвращался к своим гомосексуальным наклонно-стям и боялся, что это может отразиться на его личности. Эта тема сквозила во многих его фантазиях, отчетах, сценах, повторялась в спорах с терапевтом. Затем он обнару-жил в себе интерес к женщинам, испробовал его на практике, женился и на всех после-дующих терапевтических сессиях больше не сказал ни слова о гомосексуализме. Он ничего не решал специально. Просто его это больше не интересовало. Теперь он стал исследовать свою тревогу по поводу профессионального роста и способности зараба-тывать деньги, которые ему срочно понадобились. В фокусе его внимания оказались способность четко выражать свои профессиональные требования, готовность безрас-судно рисковать и изобретательность. Он по-прежнему испытывал тревогу, но уже по другим поводам и не такую сильно, как прежде.
Кто-то может удивиться: какой толк от решения проблемы гомосексуальности, если взамен на плечи взваливается проблема гетеросексуальности? Толк велик, потому что сам по себе факт изменения проблемы дает человеку шанс избавиться от невроти-ческого свойства – неподвижности. Тот, кто надеется на жизнь без проблем, обманы-вает себя. Не следует пренебрегать изменением проблемы, так как это отражает жиз-ненную потребность.
Скука – одна из печальных сторон невроза. Приступы паники и страха, пожа-луй, скучными не назовешь. Однако однообразие невротических переживаний с их за-езженными темами приводят к тому, что новые аспекты ситуации отвергаются и все возвращается в старую колею. Более того, в процессе развития новой темы можно по-нять, как быть готовым к новым проблемам и научиться спокойнее относится к трево-ге, смятению и острым ситуациям. Важно поверить в то, что контакт с проблемой по-зволит ее решить. Когда темы возникают вновь и решаются, их решение кажется более адекватным.
Даже если темы повторяются в течение всей жизни, решения могут обогащать жизнь, а не быть простым копированием. Человек может всю свою жизнь моделиро-вать женскую одежду из-за страстной потребности сделать женщин красивее. Он мо-жет стать терапевтом из-за незавершенной потребности улучшить состояние своей ма-тери. Музыкант стремится выразить невысказанные чувства без помощи слов. Все эти потребности в активных действиях развивают изобретательность даже в разработке знакомых тем. Если разнообразие новых решений достаточно велико, эти темы могут быть плодотворными для определенного периода жизни человека.

Другие влияния в эпизодах контакта

Существуют три дополнительных фактора в развитии эпизодов контакта. Они могут одновременно и мешать и привлекать. Это любовь, ненависть и безумие. Меша-ют они потому, что мы их боимся, они грозят разрушить наши привычные границы переносимого. Привлекательны они своей силой, которая ведет нас неведомыми путя-ми, поднимая на поверхность наши внутренние резервы. Эти переживания чрезвычай-но сильны, под разными личинами они пронизывают многие эпизоды контакта. Каким бы опытом ни обладал человек в любви, он будет чувствовать подъем, если любит или любим, а его самоощущение может сильно изменяться.

Любовь. Любовь может иметь мягкие очертания дружелюбия и приятия, про-двигаясь к обольщению, сексуальной игре, а затем к преданности и зависимости. Если бы не зависимость, любовь не была бы таким рискованным делом и в терапевтической ситуации, и в жизни. В терапии, где любовь практически неизбежна, мы учимся видеть разницу между любовью и зависимостью, любовью и одержимостью и даже любовью и сексуальностью. Для начала в процессе работы надо принять свои чувства и признать за ними возможность удовлетворения разными способами, какие только позволит изо-бретательность.
Терапевтические отношения помогают человеку преодолеть привычное сопро-тивление любви. Тогда он начинает понимать, что можно любить свободно, без лиш-них ухищрений и стереотипов. Однажды поднявшись над условностями, он получит возможность чувствовать удовлетворение в терапевтических отношениях, несмотря на принятые ограничения. Если человек влюбится в реальных жизненных обстоятельст-вах, он не будет таким однообразным, у него появится гораздо больше шансов быть счастливым в любви. Освободившись от стереотипных требований, человек уже не так боится зависимости, потому что не сосредоточен целиком не предмете своей любви, а может воспринимать весь романтический контекст происходящего.
К примеру, влюбившись в терапевта, пациент может захотеть переспать с ним. Но не получив желаемого, он все равно будет открыт к другим возможным способам взаимодействия, которые делают отношения волнующими и полными смысла. Это оказывает на пациента благотворное влияние, но он по-прежнему нуждается в полно-ценных любовных отношениях. Однажды испытав потребность в любви, он будет го-тов получить то, что хочет, как только появится возможность. Однако не будет ли его готовность лишь замещением его сексуальных побуждений? Это возможно только то-гда, когда человек ожесточенно держится за свой единственный идеал и пытается до-биться его любым способом. «Противоядием» от такой фиксации может быть понима-ние, что любой опыт ценен сам по себе и не является лишь заменителем другого. И то-гда человек не станет узником своих порывов. Ощущения едва ли приведут его само-уничижению. Чувства не могут длиться вечно, они идут по начертанному пути и исче-зают, уступая место другим. Изначальный страх перед преждевременным концом ведет к привязанности к чему-то незыблемому, к необходимости иметь гарантию на всю жизнь, к попытке сохранить то, что непостоянно по определению.
В терапии мы можем помочь человеку осознать изменчивость существования – от движения к движению, от года к году. Когда наши чувства завершаются, начинают-ся другие – это непрерывный процесс, не идеализирующий одно-единственное чувст-во.
Однако мы не хотели бы недооценивать реальную дилемму, связанную с интен-сивностью чувства в терапии. Чувство крайней необходимости может стать настолько сильным, что разрешить его становится непросто, а потребность в завершении стано-вится ловушкой. Человеку нелегко поверить, что любовь не означает привязанность, особенно если она не вознаграждается вниманием, предписанным нашими социаль-ными нормами.
Руфь была разочарована и разгневана, когда я не посетил ее в больнице после несложной операции. Она чувствовала мою симпатию, когда мы работали вместе. Те-перь, когда я не навестил ее в больнице, Руфь решила, что это была вовсе не симпатия, а какой-то хитрый терапевтический трюк. Она должна была понять, что мое теплое от-ношение к ней было искренним, просто оно не означало обязательного визита в боль-ницу. Это могло вызвать ее гнев и разочарование, но никак не обесценивало ни моих нежных чувств к ней, ни веры в ее привлекательность, которая не зависит от того, буду ли я постоянно оправдывать ее стереотипные ожидания. В это трудно поверить, но любовь может быть сильной и без слияния. Тем не менее, столкновение с действи-тельностью заставляет пациентов принимать любовь ее такой, какая она есть, а не та-кой, какой она должна быть.
На первый взгляд, это звучит как рациональное отношение к любви, где один партнер не чувствует себя обязанным отвечать на ожидания другого. Однако это не так. Конечно, на определенном уровне отношений всегда существуют ожидания. Но еще важнее, чтобы эти ожидания не были подобны долговым обязательствам. Они просто являются частью процесса взаимного узнавания и представляют собой чувст-венное проявление того, как один человек относится к другому.
В конце концов Руфь поняла, что мое отношение к ней было искренним, но не обязывало меня к визиту в больницу. Есть большой соблазн объяснить поведение Руфи лишь как бездумное повторение ее незавершенного чувства к отцу, который не уделял ей внимания. Давление любовных отношений может быть очень велико. Брейер обна-ружил это много лет назад и оставил психоанализ именно из-за этого. Фрейд изобрел концепцию переноса, чтобы с ее помощью защитить себя и деперсонализировать кон-такт, утверждая, что все эти чувства не имеют отношения к личности терапевта.
В гештальт-терапии мы стараемся сфокусироваться на актуальных отношениях. Испытывая любовь, человек восстанавливает полноту самоощущения, которая в обыч-ной жизни может быть слабой или отсутствовать вовсе. Любовь – это не просто ритуал или социально приемлемый случай мономании. Она не привязана неизменно к одному объекту, а является потребностью человека, который любит. Если человек сможет нау-читься любить разных людей по-разному, у него будет больше шансов для исполнения желаний. В безопасной ситуации терапии или группы, в длительных отношениях или во время волнующей встречи с приятными людьми, во время близости, в разгар весе-лья или в печали (когда человек особенно нуждается в любви) – пациенты имеют оп-тимальные условия для того, чтобы любить.
Мы все знаем, что любовь может быть прекрасной и счастливой без таких сте-реотипов и обязательств, как постоянство, исключительность и страсть. Любовь к пре-подавателю может вдохновить на серьезную учебу и дать новое направление мыслям и общению с людьми.
Считается, что говорить о своей любви стыдно. Люди должны понять, что если любишь кого-то, это не значит, что надо вступать с ним в брак, ложиться в постель, приглашать на вечеринки, проводить все время вместе. Это совсем не обязательно! Можно ждать, но только не требовать!

Ненависть. Ненависть, как и любовь, оказывает сильное влияние на поведение и переживания людей, она заставляет их совершать невообразимые поступки и испы-тывать сильные чувства – гнев, отверженность, подозрительность, борение, отчужден-ность и др. Ненависть – это «остаточная деформация», полученная от опасных, невы-раженных чувств, слов или действий. Ненависть может стать центром эпизодов кон-такта. Она, как и любовь, является силой, которая стремится нарушить контакт. Осо-бые контакты, в которых присутствует ненависть, настолько захватывают, что если не-нависть не имеет выхода в процессе терапии, шансы контакта серьезно снижаются. За-торможенный контакт очень важно восстановить. Человек боится чувств, которые мо-гут возникнуть, если ненависть выйдет на свободу. Он страшится возможных послед-ствий.
Дать волю фантазии и высказать свое мнение воображаемой матери или на-чальнику, поколотить соседского хулигана, в гневе посетовать на судьбу, ответить «нет» другу, решительно отстаивать свои права перед терапевтом или группой – все эти опыты контакта необходимы, иначе может наступить отчужденность и бессилие в об-щении с людьми.
Многочисленные формы, которые принимает ненависть, являются источником сильного возбуждения и угрожают поглотить человека в своем губительном потоке. Никто не может легко мириться с такими последствиями. Задавая темп и время выра-жению ненависти, нужно быть особенно осторожным, чтобы сохранить целостность человека. Если кому-то нужно восстановить мир в душе путем завершения действия, выплеснув ненависть, это должно произойти органично в момент кульминации, без насилия. Довольно глупо провоцировать зажатого человека к выражению своего гне-ва.
Иногда в самом начале сессии человек заявляет, что пришел сюда, чтобы дать выход своему гневу. Такое намерение окрашивает все его отношение к группе. С дру-гой стороны, группа действительно может стать для него источником поддержки, и было бы нецелесообразно использовать группу как фигуру, чтобы «вонзать в нее бу-лавки». Такой нарочитый гнев так же нелеп, как балаганное представление Петрушки. К сожалению, возможностей для естественной враждебности более чем достаточно, и нам не нужно искусственно навязывать ее. Она обязательно появится.
Одна пациентка в момент ярости схватила мою любимую пепельницу и раско-лотила ее на мелкие кусочки. Я подошел к ней и сильно треснул по заднице. Дамочка ужасно удивилась – она думала, что в терапии ей все позволено. Нечего говорить, что этот эпизод контакта, несмотря на краткость, был из ряда вон выходящим. Мы полу-чили несколько уроков и много узнали: она – что чувствуешь, когда разбиваешь пе-пельницу; я – что чувствуешь, когда сильно бьешь пациентку; и еще – покорное воз-вращение к реальности, к счастью, без унижения; и последнее – примирение. Боль бы-ла для нее такой же важной частью эпизода, как и разрешение. Перед этим враждеб-ность моей пациентки выражалась лишь пассивно – в молчании, сомнении, замеша-тельстве. Ее недоступность вылилась в гнев, правда, не в лучшем исполнении, но он принес ей ощутимое разрешение. Проще говоря, гнев был для нее плодотворным со-бытием.
Другие проявления ненависти в эпизодах контакта менее выразительны – скуч-ный разговор, пропуски занятий, опоздания и т.д.. Когда люди ни на йоту не хотят по-казать свою враждебность, они стараются свести контакт до минимума. Уклонение не позволяет им достичь цели и делает их недоступными. А им следовало бы сосредото-читься и определить свои чувства и их направленность. Человеку, ретрофлектирующе-му враждебность, легче признать свои чувства. Ему нужно развернуть их и направить от себя к соответствующей цели. В психотерапии ненависть всегда занимала важное место, в этом нет ничего нового или неожиданного. Новой является концепция грани-цы контакта – как места восстановительного терапевтического действия и эпизода контакта – как результата жизненных событий, внутри которых создается восстанови-тельный контакт.

Безумие. Рефлекторный страх перед безумием глубоко таится в существе чело-века. Этот страх определяет и пронизывает все контакты, которые он готов допустить. Особенно сильно боятся безумия те, чей способ защиты выглядит безумным. Некото-рые люди идут на все, чтобы доказать свое психическое здоровье: видящий галлюци-нации настаивает на их реальности; кататоник так сильно борется с порывами возбуж-дения, что даже не может встать со стула; депрессивный глубоко верит в тщетность существования, только бы его собственные «безумные» потребности не выплыли на-ружу.
Мы все до некоторой степени делаем то же самое, отказываясь от контактов, которые грозят нам безумием. Страх перед безумием надо учитывать и в развитии эпи-зодов контакта. Отчасти это мера безопасности для сохранения целостности человека, отчасти – происходит потому, что страх перед безумием порождает настороженность и мощное противодействие контакту.
Вспомните, что испытывает человек, если он слишком близко подходит к Я-границам – страх исчезновения, разрушения или отчуждения самого себя. Кроме того, он чувствует, что у него мало шансов добиться результата. В этот момент человек бо-ится потерять направление, его поступки могут стать непредсказуемыми, а их резуль-таты – ненадежными. Конечно, сойти с ума значит испытать острейшее чувство потери выбора. Похожие чувства, только в более мягкой форме, человек испытывает, когда убеждается в своей глупости, или находится в состоянии крайнего волнения, или всту-пает в противоречие с чьим-то суждением. Эти «мини-сумасшествия» – обычное явле-ние в терапевтических ситуациях. Люди, которые невнятно говорят; избегают прикос-новений, робеют выступать перед людьми; боятся признаться в постыдном занятии мастурбацией – это узники своего страха перед безумием. Для них безумие является неприемлемым, чрезмерным проявлением, оно угрожает им потерей контроля над со-бой.
Иногда действительно существует риск потерять власть над собой, но не часто. Нужно различать, где страх является только анахронизмом, а где соответствует реаль-ности. Если человек действительно боится, что его глупость перерастет в гебефрению, или считает, что, однажды начав плакать, будет плакать всегда, он сочтет необходи-мым спрятать свою глупость или слезы.
Очень важной помощью в формировании чувства самоконтроля является пони-мание того, что все эти вспышки могут получить завершение и уступить место другим важным аспектам существования.
Необходимая помощь в исследовании этих «мини-сумасшествий» может прийти из разных источников. Например, если кто-либо захочет временно отказаться от обыч-ных ограничений, ему понадобится уверенность в том, что терапевт или кто-то еще обязательно справится с ситуацией. Даже йогу нужен помощник, когда он погружается в нирвану, чтобы его случайно не переехала машина.
Кевин дошел до судорог от страха, когда с удивительной ясностью увидел, как с неба прилетает гигантское чудовище и глотает детей, играющих на траве. В бессиль-ном отчаянии Кевин начал кричать так, как будто чудовище уже здесь, а потом горько заплакал. Когда я обнял и стал утешать его, он постепенно успокоился. «Где я найду тебя, если ты будешь мне нужен?» – это серьезный вопрос. Когда человека манит при-ключение и он интуитивно чувствует, что его собственных ресурсов может не хватить, – тогда он задает этот вопрос.
Другой источник поддержки – это уверенность в том, что поворот к прошлому – неприемлемому и немыслимому переживанию будет постепенным и именно таким, как нужно. Человеку нужно знать, что его Я-границы будут расширены без ущерба, и в случае необходимости найдутся пути к отступлению. Может быть, ему не понадобится отступать на большое расстояние, но он должен чувствовать, что может вернуться так далеко, как потребуется. Это основная предпосылка к эксперименту, который описан в главе 9. Главный смысл заключается в том, что мы уделяем большое внимание сопро-тивлению и меняем условия исследования в соответствии с природой сопротивления.
Представьте себе, что мы просим человека смотреть на то, о чем он говорит. Предположим, что ему это трудно. Чтобы снизить накал эксперимента, мы можем по-просить его просто смотреть по сторонам и описывать то, что он видит. Однажды воз-родив желание видеть предметы в безопасных условиях, человек сможет упражнять свое зрение даже при пугающих обстоятельствах. Возможно, кого-то пугала идея смотреть в упор на другого человека. Ему казалось, что он может не сдержаться и со-вершить грубые действия. В результате терапевтического «эксперимента» он убежда-ется в том, что он может так смотреть, даже чувствуя возбуждение, и не испытывать скованности. Постепенное развитие усваивается лучше и бывает менее рискованным и болезненным.
Однако у постепенного развития есть определенные ограничения. В жизни все не так просто, человек должен быть готов к неожиданным столкновениям, которые могут вызвать вспышку. Каждый хочет верить, что сумеет справиться с этими вспыш-ками. Соотношение безрассудства и осторожности часто становится главным факто-ром в определении стиля жизни или работы.
Безрассудство не всегда бывает хаотичным или выпадающим из реальности. Например, боевой генерал во время сражения делает свое дело лучше и эффективнее, чем обычный осмотрительный человек. Безрассудный пациент будет продвигаться бы-стрее, чем осторожный, но он должен захотеть пройти через боль и ошибки на своем пути к разрешению и росту. Иногда безрассудство может быть действительно поучи-тельным и иметь меньше погрешностей, чем осторожные действия. То, что для одного человека будет отчаянным риском, для другого – окажется прекрасным прорывом. В этом смысле отношения между терапевтом и пациентом становятся коварным заняти-ем. Порой они могут напоминать цирковых акробатов, политических стратегов, лю-бовников или охотников на диких зверей. Если они потеряют свою цель, это серьезная неприятность; но лучшие из них сохраняют в себе дух безрассудства – они быстрее справляются неприятностями, чем осмотрительные люди.
Другой источник поддержки при столкновения с безумием – когда человек по-нимает, что не должен делать того, чего не хочет. Важно учитывать саморегуляцион-ный характер человеческого выбора. Иногда можно столкнуться с протестом против определенного действия и не возвращаться к поведению, которое было отвергнуто. Например, представьте себе, что мы просим человека поговорить с воображаемой ма-терью, представив ее сидящей на стуле напротив. Он говорит, что не хочет этого де-лать, что не любит притворяться. Мы спрашиваем его, что именно вызывает у него протест. Он отвечает, что когда был маленьким мальчиком, у него было три сестры, которые все время играли в «притворялки» и втягивали его в свои игры. Однажды в канун праздника Всех Святых они нарядились в маскарадные костюмы, а его уговори-ли надеть женскую ночную сорочку. В этом наряде его и увидел приятель. С тех пор он всеми силами старался забыть пережитое унижение. Когда мы спрашиваем его, что он чувствует, когда рассказывает эту историю, он говорит, что это воскресило в нем всю былую ненависть ко всем участникам тех событий: сестрам, парню, который уличил его, и матери, которая все это допустила. Это совершенно новая ситуация. В этом слу-чае человек не оказал сопротивления придуманному упражнению и не стал его выпол-нять под нажимом – он действительно злится. Он открыто высказывает нам свое него-дование и открывает свою способность к самоподдержке, как если бы он выполнил задание поговорить с воображаемой мамой.
Но главное, что помогает справиться с безумием – это смелость. Она позволяет посмотреть на своего «демона» и поверить, что это можно пережить, сохранив здра-вый ум и личную целостность
Человек, который дурашливо смеется, обнаруживает, что его смех в конце кон-цов затихает. Одержимый гневом обнаруживает в нем союзника, а не врага. Депрес-сивный человек может вступить в контакт со своей глубокой печалью и испытать жи-вые чувства, а не депрессивный ступор. Человек, который боится маниакального со-стояния, обнаруживает, что, разрешив себе это, он не впадает в бесконечную манию, и истощение приносит ему пользу. Человек, который говорит как ребенок, не начинает деградировать и впадать в детство, а может позволить себе детские забавы.
И так до бесконечности… К душевному здоровью и согласию легче прийти, не ограничивая себя безопасностью, смело вступая в жизнь. Очерчивая границы, человек рискует утратить психическое здоровье. Если он станет избегать борьбы, быть может, ему будет удобно, но он рискует зачахнуть. А когда он вступает в эту борьбу и побеж-дает в ней, то дает волю свободному духу.

8. ОСОЗНАВАНИЕ

Осознавать наше тело на языке наших знаний и поступков – значит чувство-вать себя живым. Такое осознавание является важной частью нашего существования как живых и чувствующих людей.
Микаэль Поляный

Обычно к гештальт-терапии предъявляют претензии, что она целиком опирает-ся на осознавание. Считается, что пациенты и так склонны слишком осознавать то, что делают, и нуждаются скорее в том, чтобы на время терапии освободиться от осознава-ния и быть более пластичными и спонтанными. На первый взгляд, такое заявление имеет резон. Гештальт-терапевт часто повторяет вопрос: «Что вы осознали из того, что делали; что чувствовали, чего хотели?» Чтобы ответить на такой вопрос, человек дол-жен отвлечься от актуального общения, направить свое внимание на себя и опреде-лить, что же в действительности произошло. Он должен суметь дать отчет другому че-ловеку в том, что обычно находится в фоне или не привлекает внимания.
Некоторые люди в лучшем случае считают, что это бессмысленное занятие, в худшем – что оно подрывает актуальную деятельность. Они рассматривают такую со-средоточенность на самих себе как отвлечение внимания от потока происходящих со-бытий. Это все равно что спросить у сороконожки, с какой ноги она встает, а потом наблюдать, как она безнадежно пытается в этом разобраться.
Однако эта критика не учитывает двух фактов. Во-первых, человек часто слиш-ком перегружает сознание, потому что сознательное погружение в себя не дает ему возможности сделать нечто, чего он не хотел бы осознавать. Он, как радар, охраняет себя от поведения, которое не находится под его сознательным контролем. Он не хо-чет делать того, чего бы он не хотел бы осознавать, и не хочет осознавать то, чего не хотел бы делать. Человек, которому исключительно важно осознавать подробнейшие детали своего поведения и реакций окружающих, может блуждать в потемках и не знать, к примеру, о своей скрытой гомосексуальности. Он будет уделять особое внима-ние социальным рассуждениям, чтобы оградить себя от осознавания своих собствен-ных страхов. Это избегание устрашающего осознавания поддерживает его сознание в напряжении и нарушенном равновесии, его легко смутить и обидеть. И все же так безопасней.
Восстанавливая готовность к осознаванию, человек неизбежно будет на время втянут в процесс чрезмерного осознавания себя. Как тот, кто был надолго прикован к постели и не мог ходить, будет более осмотрительным и постарается осознавать каж-дый свой шаг, когда встанет с постели. Потом, когда он вернется к здоровому образу жизни и станет ходить, как обычно, он перестанет обращать особое внимание на свои движения. То же происходит и с человеком, который хочет развиваться психологиче-ски. Поначалу осознавание покажется ему необычным, он будет осмотрительным и осторожным с тем, что возникает непроизвольно. После того, как осознанное будет принято и усвоено, человек забудет об этом, чтобы просто использовать полученный опыт как поддержку своей спонтанности и естественного поведения.
Второе опровержение претензий состоит в том, что в момент сильной вклю-ченности человек не сразу может осознать свое участие в процессе. Это происходит потому, что его внимание направлено вовне, интерес к фигуре держит его в напряже-нии и определяет его действия. Если бы он хотел осознать свои собственные действия – как это бывает, когда необходимо достичь совершенства, – ему бы это с легкостью удалось. Самые опытные практики в любой сфере деятельности способны к быстрому осознаванию, если это необходимо.
Мы приводим размышления Пабло Казальса о том, как артист анализирует свое творчество. Обратите внимание, как он вступает в соприкосновение с тем, что проис-ходит во время исполнения. Он, как жонглер, который в любой момент знает, где на-ходится булава, использует осознавание, чтобы сориентироваться и получить инфор-мацию о своем исполнении:

«Я обучаю своих учеников одной из самых важных вещей – распознавать, каким образом и в какой момент они могут расслабить руку и кисть. Даже во время быстрого пассажа можно найти момент для отдыха. (Это может произойти за десятую долю се-кунды.) Такой отдых совершенно необходим исполнителю. Если кто-то не примет это-го во внимание, наступит день, когда он не сможет расслабиться (как если бы не смог дышать) – и тогда неизбежно истощение. Утомление руки и кисти, которое обычно возникает от волнения или «страха сцены» бывает следствием напряжения мышц. И все же воля исполнителя должна преодолеть это препятствие. Сознательная практика расслабления весьма полезна для полного контроля над собой во время концерта… Ес-ли вы обратите внимание, что когда вы думаете, то находитесь в состоянии полного расслабления. Можно даже обнаружить некоторые части тела, расслабленные более других. Но не думайте, что сохранять гибкость пальцев и кисти так легко. Навык при-ходит после длительных упражнений… Только импульс, идущий из центра тела, а не от каждой конечности, может сгруппировать движения в единое целое, принести лучшие результаты и уменьшить утомление».

С помощью осознавания гештальт-терапия тоже помогает восстановить спо-собность человека к интеграции. Прежде чем человек сможет изменять свое поведе-ние, он должен впитать в себя те ощущения и чувства, которые сопровождают эти из-менения. Восстановление процесса осознания, что бы оно ни вскрывало – это серьез-ный шаг на пути к развитию нового поведения.
Человек учится как лучше осознавать либо путем различных упражнений, либо с помощью чуткого терапевта, направляющего внимание пациента на важные детали его поведения, которые прежде игнорировались.
В психотерапии это возникает тогда, когда разнообразный человеческий опыт разделяется на кульминационный опыт и части, составляющие опыт. Кульминацион-ный опыт – это собирательная форма, полное и цельное событие, которое является центральным для человека. Например, в записи этих слов акт письма является кульми-нацией жизненного опыта, который привел к этому моменту и сформировал часть со-бирательного акта письма. Более того, каждое движение пальца, каждый вздох, каждое направление мысли, каждое колебание внимания, доверия, ясности – все объединяется вместе, чтобы соединиться в собирательной опыт: «Я пишу».
Элементы единого целого являются частью опыта. Эти части обычно находятся за пределами внимания человека, но их можно исследовать и найти их взаимосвязь с кульминационным событием. Так делает гурман, когда пробует соус. Сначала он имеет дело со вкусом однородной и смешанной массы. Затем он начинает тщательнее дегу-стировать аромат, чтобы определить ингредиенты, входящие в состав соуса. Он может узнать определенные пряности, вино, пропорцию масла, яиц, сливок. Он может менять творческий ритм между анализом и синтезом, переходя от определения состава к об-щему вкусу и назад к компонентам.
То же происходит с процессом осознавания. Человек может определять «ингре-диенты», составляющие основу будничных переживаний. М.Поляный. так описывает этот процесс: «Процесс постижения – это соединение разобщенных частей в пости-жимое целое».
Так человек приходит к постижению мира, самого себя и своего опыта. Он дви-гается между целостным опытом и осознаванием элементарных частей этого опыта, которые делают его существование динамичным, постоянно обновляющимся циклом.
В своих лучших формах осознавание – это всегда имеющееся средство сохране-ния себя в происходящем. Этот непрерывный процесс можно «включить» в любое вре-мя, он работает лучше, чем случайные или единичные озарения (как инсайт – insight), которые возникают только в определенные моменты и при определенных условиях. Осознавание же существует всегда, как подводное течение, готовое «выплеснуться», когда это необходимо, освежая и оживляя чувства. Более того, когда концентрация на осознавании поддерживает интерес к актуальной ситуации, повышается интенсивность не только терапевтического, но и жизненного опыта. С каждым новым осознаванием человек ближе подходит к выражению своих жизненных тем.
Вот простой пример такого пошагового осознавания. В самом начале сессии Том осознал, что он сжимает челюсти, и сделал первые шаги, чтобы избавиться от ма-нерности в своей речи. А затем попытался восстановить некоторые детские воспоми-нания. Том занимал пост министра, который требовал от него умения говорить твердо и убедительно, но чувствовал, что не может произносить слова так, как ему хотелось бы. В его голосе звучали металлические нотки, он выговаривал слова, как сломанный робот. Я обратил внимание на странное положение его челюсти и спросил его, что он чувствует в этом месте. Он сказал, что чувствует напряжение. Я попросил его утриро-вать движения рта и челюсти. Он почувствовал, что сопротивляется этим движениям, а затем рассказал, что осознал с того момента, как ощутил замешательство и начал со-противляться. Он вспомнил, что его родители постоянно придирались к тому, как он говорит, и упрекали, что он не слушает их.
В это время он почувствовал напряжение в горле: Том говорил с мышечными усилиями, фокусируясь на своем голосе, не помогая себе дыханием. Я показал Тому, как можно согласовать речь и дыхание, используя больше воздуха в качестве источни-ка поддержки. Ему было настолько трудно говорить, что речь почти граничила с заи-канием. Когда я спросил, заикался ли он когда-нибудь, Том встревожился и вспомнил, действительно заикался до шести или семи лет, но давным-давно забыл об этом. Од-нажды, когда ему было три или четыре года, мать позвонила ему откуда-то издалека и спросила, что бы он хотел получить в подарок. Он выговорил «барабан», но мать ус-лышала «болван» и рассердилась, решив, что он хочет обидеть своего младшего бра-тишку. Он вспомнил и другую сцену. Его мать была в ванной, и поначалу ему показа-лось, что оттуда доносится ее смех. Но через некоторое время он понял, что это были ее истерические рыдания, и испугался. Том снова вспомнил то ужасное чувство несо-ответствия. Теперь, когда он переосмыслил эти события, то осознал то чувство смяте-ния, возникшее когда его не поняла мать и когда он не понял ее. После того, как он вновь пережил свои прошлые чувства, речь его стала более плавной, а челюсти начали двигаться свободнее. Он почувствовал расслабление и обновление.
Осознавание может быть таким же простым, как солнечные лучи, которые ос-вещают все, на что попадают. Но мы хотели бы обратить особое внимание на четыре аспекта человеческого опыта, которые могут быть осознаны: осознавание ощущения и поведения, осознавание чувств, осознавание желаний и осознавание ценностей и оце-нок.

Ощущения и поведение

Определение основных ощущений – нелегкая задача. Если бы можно было пре-одолеть пропасть между основными ощущениями и более сложным поведением, несо-размерных или бессвязных действий было бы намного меньше. Человек может есть не только потому, что голоден, но и потому, что наступило обеденное время, или потому, что потом у него не будет времени поесть, или просто за компанию.
Связь между ощущениями и поведением человека не всегда ясно прослежива-ния. Не удивительно, что возникающая в результате путаница только усугубляет кри-зис идентичности. Как человек может знать, кто он, не имея минимальных представле-ний о том, что происходит у него внутри? И как можно знать, что происходит у него внутри, если его собственный опыт так часто не соответствует тому, что говорят ок-ружающие? Когда он был маленьким, ему обещали, что прививка – это не больно. Но ему было больно! Чему же теперь верить – своей руке или всезнающим взрослым, ко-торые раньше всегда были правы? И поэтому люди едят, когда им одиноко, занимают-ся любовью, когда злятся, выступают с трибуны, когда сексуально озабочены. Такое извращение связи между ощущениями и поведением – свидетельство отчуждения от самого себя.
Ощущения находятся в тандеме с действием или выражением чувств; они слу-жат «трамплином» для действия, а также средством для осознавания действия.
Концепция синаптического опыта иллюстрирует такую взаимосвязь. Синапти-ческий опыт – это опыт единства осознавания и выражения чувств. Термин «синапс» используется здесь в двух смыслах. Греческое слово «синапс» буквально означает «связь» или «единство». В физиологии синапс – это функциональное соединение нерв-ных волокон с помощью биоэлектрической энергии, которое формирует нервную дугу. Нервная дуга соединяет отдельные нервные волокна и связывает сенсорно-двигательную систему в крепкий функциональный союз. Синаптический опыт – это метафора, которая фокусирует внимание на сенсорно-двигательных функциях, пред-ставленных в личностном опыте, где осознавание – это сенсорный опыт, а выражение – моторный опыт. Хотя в данном случае основное ударение падает на индивидуальное восприятие, выражение возникает из осознавания, и вместе они образуют единый опыт.
Человек может чувствовать это единство, когда осознает, например, свое дыха-ние во время беседы или гибкость своего тела в движении, или свое вдохновение во время рисования. Когда осознания и выражения едины, может возникнуть глубокое чувство настоящего, целостности личности, ясности восприятия и живости внутренне-го опыта.
Люди искусства хорошо знают, что такое синаптический опыт. Театральный режиссер, музыкант, певец, танцор, драматический актер – все они действительно осознают свои ощущения и выразительные действия. Сила голоса, положение рук, точность жестов и походки – эти качества сопровождают каждую роль. Они зависят от чувственных изменений в собственных ощущениях. Затем они используют эту чувст-вительность как выразительное средство, чтобы передавать свои эмоции зрительному залу. Вот что пишет об этом Казальс:

«Ошибается тот, кто не спрашивает себя или не слушает «голос» своей артисти-ческой натуры (конечно, если таковая у него есть). То, что мы чувствуем – важнее все-го, и именно это мы и должны выразить. …Исполнитель, хочет он того или нет, явля-ется интерпретатором и может пропустить произведение только через самого себя».

Творческие люди – артисты, художники, скульпторы, композиторы, драматурги, поэты – балансируют на самом краю своих ощущений. Их «творческая продукция» все-гда является проекцией самих себя. Творческий человек глубоко осознает свои чувства и одновременно может сочетать выражение чувств и собственных проекций. Для того, кто не так одарен художественно, но может столь же сильно реагировать на свои внут-ренние ощущения, подобное соединение осознавания и выразительности кажется чу-дом. Такой союз становится основой для творчества. Более того, для всех жизненных ситуаций, в которых подобное случается, этот союз неизбежен.
Существуют различные терапевтические методы соединения осознавания и вы-ражения чувств, но большинство из них совпадают как в отношении к внутренним процессам (иногда включающим ощущения), так и в системе их выражения. Многие терапевты сойдутся во мнении, что если пациент осознавал свои переживания, когда рассказывал о своей любви к матери, о том, как она пела ему колыбельную песню, его рассказ будет сильно воздействовать как на него, так и на слушателя. Его тело будет влажным, теплым, подвижным, трепещущим. Острота этих ощущений усиливает жи-вительную силу его рассказа. В результате единства ощущений и слов рассказ станет неоспоримым подтверждением его прошлого опыта любви.
Исследование восприятия – не новая тема в психологии. Еще Вильгельм Вундт рассматривал чувственный опыт как корень, из которого развивается высшее сознание. Беда в том, что его исследования никогда не носили терапевтического характера. Тем не менее, и раньше существовали гуманистические взгляды, которые провозглашали новое понимание развивающей силы ощущений. Шехтель был одним из тех, кто осо-бенно подчеркивал общность ребенка и взрослого в том, что касается их первичных, основных и непосредственных ощущений. Он пишет:

«Если взрослый человек может отвлекаться от конкретного источника воспри-ятия, он способен предаваться просто ощущению… Например, он может испытывать приятное чувство тепла и не воспринимать это как тепло воды или воздуха. В этом случае его ощущения приближаются к восприятию ребенка, которому важен не столь-ко объект, сколько ощущения как таковые».

Многие люди уверены, что детские ощущения – это образец чистого чувствен-ного опыта. Даже если это так, с течением времени ощущения утрачивают ясность, и нет необходимости оставлять ранние переживания в их первозданном виде. Восста-новление ранних экзистенциальных возможностей бесценно при поиске решения. Не-винность ранних чувств искажается социальными нормами, расщепляя человека на «ребенка» и «взрослого». Однако «взрослый» не просто вытесняет «ребенка», он появ-ляется в результате накопления новых свойств и не нуждается в том, чтобы отвергать опыт детства. Детские чувства могут сориентировать и оживить даже человека со сло-жившимся опытом. Перлз, Хефферлайн и Гудман дали следующую оценку восстанов-лению воспоминаний прошлого:

«…Контекст восстановленной сцены крайне важен. Детские чувства расцени-ваются не как нечто прошлое, которое надо зачеркнуть, а как самые прекрасные силы взрослой жизни человека, которые следует восстановить: спонтанность, воображение, непосредственность осознавания и действия».

Исследования, связанные с приемом ЛСД, также подчеркивают первейшее зна-чение ощущений. Алан Уоттс рассказывал, что после приема ЛСД он провел много времени, наблюдая за изменениями восприятия таких простых вещей, как солнечный луч на полу, древесный узор или шум улицы.

«Мои собственные чувства никогда не искажались под влиянием этих ощуще-ний, как в кривом зеркале. Они скорее становились как бы более созвучными. Такое впечатление, что наркотик снабжает человека музыкальной шкатулкой… для всех чувств. И тогда слух, зрение, обоняние, вкус, осязание и воображение – все это начина-ет резонировать, как голос в водосточной трубе».

Такого рода динамическое осознавание возможно и в психотерапии, но оно требует особого внимания. Одна из основных терапевтических техник восстановления ощущений – концентрация. Каждый знает, что любое дело требует концентрации, но все рекомендации на этот счет обычно имеют расплывчатый и общий характер. И все-таки концентрацию можно определить как пристальное внимание к предмету особого интереса. Внимание должно быть конкретным и целеустремленным. Когда концентра-ция направлена на внутренние ощущения, происходит то, что можно сравнить с со-стояниями, возникающими под воздействием гипноза, наркотиков, сенсорной изоля-ции, вдохновения или с другими обстоятельствами, которые выходят за рамки обыч-ной жизни.
Хотя концентрация не всегда так сильна, как при гипнозе, приеме наркотиков и некоторых других необычных обстоятельствах, у нее есть два очень важных преиму-щества в усилении чувств. Первое заключается в том, что человек может в любой мо-мент вернуться к обычным занятиям или общению с людьми. Второе – это состояние, подвластное человеку, а не просто необычные ощущения, не поддающиеся контролю. Поэтому человек может уходить и возвращаться к привычному состоянию: говорить, играть роль, фантазировать, видеть сны. Он может использовать осознавание как хо-рошее дополнение к терапии, что больше подходит для обыденного сознания.
В терапевтической ситуации такое осознавание ощущений и действий служит трем следующим терапевтическим задачам:
1) акценту на удовлетворении;
2) облегчению процесса работы;
3) восстановлению переживаний из прошлого.

1) Разные люди, сориентированные в основном либо на действие, либо на осоз-навание, решают свои задачи различными способами. В обоих случаях люди живут полноценной жизнью, пока эти ориентации не исключают друг друга. Сориентирован-ный на действие человек не возводит барьер для осознавания своих внутренних пере-живаний, он может оживлять самоощущения своими действиями. Пловец, например, может испытывать сильные внутренние переживания; деловой человек, которому до-верили руководство новой компанией может осознавать сильные чувства. Если на-строенный на осознавание человек, не исключает действие категорически, он может сознательно прийти к действию – психолог напишет книгу, непоседа уедет в другой город, сексуально озабоченный человек вступит в сексуальные отношения. Только на-рушение ритма между осознаванием и действием может привести к психологическим проблемам.
В качестве иллюстрации приведем историю пациента Курта. Он ориентирован на действие, успешно работает в бизнесе, а к психотерапевту его привело ощущение, что он не получает удовлетворения от жизни. Необычайно живой и активный, Курт старался использовать каждую минуту и впадал в отчаяние, когда у него это не получа-лось. Он не мог терпеть накопившихся чувств, старался отстраняться от них в поведе-нии и планировании жизни. В конце концов он уже не мог ответить на вопрос, «кто он такой».
В течение первых десяти сессий мне пришлось с ним помучиться. Я провел предварительные исследования внутренних переживаний Курта, включая осознавание и дыхательные упражнения. Однажды я попросил его закрыть глаза и сконцентриро-ваться на внутренних ощущениях, и Курт сказал, что почувствовал внутренний покой. Он испытал и другие ощущения, но не стал прерывать их течение разговорами (и, надо заметить, поступил весьма мудро). Я заметил, что при дыхании живот Курта остается неподвижным и попросил его активнее дышать животом. Он выполнил мою просьбу – и почувствовал незнакомую легкость дыхания и ощущение силы, которое разительно отличалось от его обычного состояния раздражения или отчаяния. Курт пояснил, что чувствует себя как хорошо отлаженный механизм – прекрасное сочетание действия и осознания. Перед уходом он сказал, что восстановил то, что было им утрачено: его по-кинуло чувство потери времени, он просто стал чувствовать время.

2) Вторая задача – облегчение процесса работы. Ее можно проиллюстрировать историей Лили, управляющей на игрушечной фабрике. Ее секретарша работала в этом отделе уже много лет, была очень несобранной и любила совать нос в чужие дела. Ли-ли очень быстро обнаружила, что именно секретарша являлась источником многих не-приятностей в ее отделе и даже сумела столкнуть лбами несколько других отделов. Для секретарши выводы Лили прозвучали, как гром среди ясного неба. По словам Лили, она стала «похожа на брошенную». В этом месте рассказа у Лили вдруг возникло ощу-щение, что она лицом к лицу столкнулась с частью самой себя. Дело в том, что они с братом росли в бедном квартале Нью Йорка и, конечно, были заброшенными детьми. Но поскольку она нянчила своего младшего брата, то заброшенным считала его, а не себя. Из ее рассказа стало ясно, что в жизни, она то поддерживала заброшенных, то сама была заброшенной.
Когда Лили осознала, что больше не хочет быть заброшенной, она поняла, что столкновение с бывшей секретаршей дало ей возможность избавиться от заброшенно-сти в себе самой и стать полноценной женщиной. Пока она говорила об этом, выраже-ние ее лица изменилось -в нем смешались сосредоточенность, тревожное самонаблю-дение и смущение. Я спросил, что она чувствует, и Лили с удивлением отметила на-пряжение дыхания и ног. Погрузившись в эти ощущения, она замолчала, но спустя не-которое время удивленно посмотрела на меня и сказала, что чувствует напряжение во влагалище. Я попросил ее сконцентрироваться на этом ощущении. После недолгого молчания лицо Лили опять просветлело, и она сказала, что напряжение прошло. По-том она как будто чего-то испугалась, но не смогла описать своих сильных ощущений, а только разразилась рыданиями, выкрикивая имя человека, которого любила и с кото-рым у нее впервые возникла сильная и взаимная привязанность. Когда она подняла ко мне лицо, оно было прекрасно.
Потом мы обсуждали с ней все происшедшее, и она сказала, что поняла всю важность конфликта со своей бывшей секретаршей и свое отношение к заброшенно-сти. Она сделала самое важное для себя открытие – ощущения во влагалище. Пробуж-дение женского естества, заменившее чувство заброшенности, дало Лили возможность разрешить свои проблемы, о которых раньше она могла только говорить.

3) И наконец, третья задача – восстановление ощущений с помощью воспоми-наний о событиях прошлого. Незаконченные ситуации естественным образом получа-ют разрешение, когда человек поворачивает от сопротивления в сторону завершения неоконченных дел. Психоанализ, который существенно отличается от гештальт-терапии по многим концептуальным и техническим вопросам, также обращается к за-бытому прошлому. И все же, несмотря на обилие слов, сказанных о прошлом, обычно воспоминания в терапии редко сопровождаются глубокими переживаниями.
Как ощущения возвращают значимые события прошлого, лучше любых слов показывает следующий пример.
Муж Джоан умер около десяти лет назад. Когда она говорила о своих отноше-ниях с ним, то ни разу не выразила глубоких чувств. На одной из сессий у нее появи-лись ощущения покалывания в языке, жжения вокруг глаз, напряжения в спине, а за-тем и влажности вокруг глаз. Наконец она поняла, что эти ощущения похожи на плач. После очень долгой паузы она почувствовала зуд и на некоторое время сосредоточи-лась на нем. При появлении каждого нового ощущения она замолкала на несколько минут. Когда молчание сочетается с концентрацией, оно вызывает эффект усиления ощущений. Вскоре Джоан почувствовала зуд и в других частях тела. Ей было трудно удержаться от почесывания, но она терпела. Ей стало даже занятно, что зуд так рас-пространился по всему телу. Потом она снова почувствовала себя плохо, ее охватила тоска и захотелось плакать. И тогда Джоан рассказала о том, как накануне вечером, си-дя в гостях у своих родителей, она испытала болезненные ощущения и тоже не имела возможности показать это. Затем она почувствовала комок в горле и внутреннюю дрожь в области груди. Сердце стало биться чаще. Все это привело ее в состояние сильной тревоги. Она выразила это звуками: «Пам-пам-пам-пам». Вдруг Джоан осоз-нала сильную боль в верхней части спины. Она замолчала, сосредоточившись на этой боли, а потом взволнованно проговорила: «Теперь я вспомнила ту страшную ночь, ко-гда у моего первого мужа случился инфаркт». Последовала еще одна долгая пауза. Ка-залось, Джоан находится в сильном напряжении и сосредоточенности.
Потом она уже спокойнее заговорила о том, что осознала свою боль и тревогу – это были переживания той ночи. И тут Джоан горько заплакала. Успокоившись, она подняла голову и промолвила: «Неужели я до сих пор скучаю по нему?» Теперь ситуа-ция прояснилась, и она могла говорить о глубине и важности своих отношений с му-жем. Переход от «поверхности» к «глубине» происходил с усилением ощущений. Осоз-навание и концентрация на собственных ощущениях помогли Джоан лучше, чем слова и объяснения.