Объектные отношения
Первое, что я хотел бы отметить — психоаналитическая техника, основанная на эгопсихологии — теории объектных отношений, базируется на том положении, что аф-фекты занимают центральное место в психоаналитической ситуации.
Вслед за Фенихелем (Fenichel, 1941), я считаю, что экономические, динамические и структурные факторы обеспечивают нас оптимальными критериями для определения, когда, что и как интерпретировать в бессознательных конфликтах пациента, их защитных и импульсных аспектах и, я бы добавил, в бессознательных интернализованных объектных отношениях, в которые они включены. Экономическим критерием материала, подлежа-щего интерпретации в рамках каждой психоаналитической сессии или каждого сегмента сессии, является связь материала с доминирующей аффективной диспозицией пациента. Эта диспозиция, или аффективное состояние, не обязательно является сознательной и может быть выведена из свободных ассоциаций пациента, его невербального поведения и общей атмосферы, создаваемой смесью переноса пациента и контрпереноса аналитика.
Это аффективное состояние всегда сигнализирует об активации бессознательных объектных отношений между аспектом “Я”репрезентации и соответствующей объектре-презентацией пациента. А конфликт между импульсом и защитой отражается в конфликте между защитно активируемыми и импульсивнозахваченными, отвергаемыми интернали-зованными объектными отношениями. Бессознательная фантазия, бессознательные жела-ния и страхи, активирующиеся на сеансе, отражают эти интернализованные объектные отношения.
Я считаю, что репрезентация “Я”, репрезентация объекта и аффективное состоя-ние, их связывающее, являются главными элементами психической структуры, подлежа-щей психоаналитическому исследованию. Сексуальные и агрессивные влечения всегда возникают в контексте интернализованных объектных отношений, организованных аф-фективными состояниями, о чем, в то же самое время, сигнализируют эти (иерархически вышестоящие) влечения. Говоря иными словами, если, согласно Фрейду (Freud, 1915а), единственное знание, которое мы получаем о влечениях, исходит от их психических ре-презентаций и аффектов, то это репрезентации “Я” и объекта, связанные доминирующим аффективным состоянием.
На практике мой подход требует в начале каждой сессии воздерживаться от интер-венции до тех пор, пока вербальные коммуникации пациента и его невербальное поведе-ние, общая эмоциональная атмосфера и мой контрперенос не наведут меня на домини-рующую аффективную тему. Существуют, конечно, случаи, когда аналитик ощущает сильное внутреннее давление для интерпретативного вмешательства на основе того, что случилось на предыдущей сессии, или в качестве реакции на вопрос, который, как кажет-ся, является неотложным для пациента, или следуя информации из внешних источников. Настойчивость аналитика во внутреннем исследовании этого давления, так же как и но-вая информация, предоставляемая пациентом на этой сессии, позволяют постепенно от-сортировать то, что в данный момент является аффективно доминирующим.
В связи с этим можно поставить под вопрос данную Бионом (Bion, 1967) рекомен-дацию, чтобы аналитик действовал “без памяти и желания”. “Память” аналитика в начале сеанса может быть тем, что ему необходимо оценить, а не удалить из сознания; а сильные желания повлиять на пациента в определенном направлении (“желание”) могут отражать контрперенос аналитика. Все эти соображения помогают нам определить, что, с эконо-мической (т.е. аффективной) точки зрения, доминирует на сеансе.
Доминирующее объектное отношение, аффективное содержание и анализ переноса
Психоаналитическая “рамка” (регулярность сеансов, временная и пространствен-ная организация занятий, правило свободных ассоциаций пациента, воздержание и тех-ническая нейтральность аналитика) создает сцену для потенциально “реальных”, “объек-тивных” или “нормальных” объектных отношений. Такое отношение включает аналитика как заинтересованного, объективного, но участливого и сочувствующего слушателя, ува-жающего автономию пациента, и пациента как ожидающего помощи в большем понима-нии своих бессознательных конфликтов. Данное реалистическое отношение, основанное на осознании пациентом аналитика как знающего, доброжелательного, участливого и не судящего, облегчает развитие психоаналитического процесса. Это, без сомнения, включа-ет реалистическое осознание пациентом личностных особенностей аналитика, прояв-ляющихся в их взаимодействии.
В данном процессе пациент способен регрессировать, что является следствием ин-терпретации защит, которые обычно защищают его от подобной регрессии. Процесс рег-рессии изменяет природу объектных отношений с “реалистических” на контролируемые доминирующей констелляцией переносаконтрпереноса, в рамках которой заключены за-щитные и импульсные аспекты бессознательных конфликтов пациента. Это бессозна-тельное объектное отношение в переносе находится под контролем аффективной диспо-зиции, которая отличается от первоначального “объективного” ощущения безопасности, исходящего из “реальных” объектных отношений, определяемых психоаналитической рамкой.
Любая конкретная психоаналитическая ситуация может, таким образом, включать: 1) остатки “объективных” объектных отношений, определяемых психоаналитической рамкой; 2) объектное отношение, соответствующее преобладающему переносу; 3) объ-ектное отношение, соответствующее теме, аффективно доминирующей на сеансе. На практике объектные отношения, отражающиеся в доминирующем аффекте, обычно сов-падают с объектными отношениями, доминирующими в переносе; это облегчает решение аналитика интерпретировать аффективно доминантный материал, возникающий в пере-носе. Иногда, однако, аффективно доминантное объектное отношение относится к ситуа-ции вне переноса, коммуницируемой посредством того, что пациент говорит или делает. Или, возможно, на фоне определенной привычной трансферентной диспозиции, острый конфликт в жизни пациента активирует другое аффективно заряженное объектное отно-шение, которое может временно доминировать на сеансе. Здесь аффективное доминиро-вание берет верх над доминирующим переносом в определении интерпретации аналити-ка.
Иногда пациент может представить материал, касающийся его отношений с кем-либо еще, и аналитик, пытаясь прояснить эти отношения, может обнаружить, что аспект переноса заметно вмешивается в процесс коммуникации. Теперь возникает трансферент-ное сопротивление как барьер против полного исследования того, что первоначально ка-залось внешним для переноса вопросом. Аффективная доминанта сдвигается с другой те-мы на сам перенос, и это требует от аналитика фокусировки своих интерпретаций на пе-реносе, перед тем как переходить к другой теме. У пациентов с тяжелой патологией ха-рактера, особенно с сильными нарциссическими, параноидными и шизоидными чертами личности, проникновение трансферентных сопротивлений может быть столь сильным, что, по практическим соображениям, весь материал немедленно резонирует с домини-рующими темами переноса.
Кроме того, существуют пациенты, особенно с нарциссической патологией харак-тера, у которых мощные сопротивления против доминирующего паттерна переноса также ослабляют первоначальное “объективное” объектное отношение; как будто бы отношения между двумя людьми в одной и той же комнате становятся безличными. Нет никаких зна-ков аффективно заряженных отношений, все коммуникации кажутся механическими, не-живыми, даже дегуманизированными. Эти условия, как мне кажется, подразумевались Винникотом (Winnicott, 1971, р. 103) в его описании психического “пространства” между пациентом и аналитиком, пространства, в котором возникают аффективнонасыщенные фантазии, пространства фантазийных эмоциональных отношений, которое мы принимаем как само собой разумеющееся при психоанализе невротических пациентов. (Для более подробного обсуждения этого вопроса, см. главу 9.) Интуитивная оценка аналитиком данного пространства посредством контрпереноса создает “третий канал” коммуникации в переносе. (“Первый канал” соответствует сообщению пациентом своих субъективных переживаний; “второй канал” — это наблюдение аналитиком невербального поведения пациента). Если происходит постоянное уничтожение такого психического пространства, это может потребовать систематического анализа. С исчезновением аналитического про-странства доминирующая аффективная тема становится заметной благодаря его отсутст-вию. То, что отсутствует, это на самом деле очень даже присутствующая защита (импли-цитное, фантазийное объектное отношение) от направленного на аналитика импульса, и это то, что должно быть проинтерпретировано.
Обычно при лечении пациентов с невротической организацией личности вербаль-ные и невербальные каналы коммуникации намного перекрывают значение анализа ана-литического пространства и контрпереноса. Однако, когда пациент временно регрессиру-ет, в лечении могут активироваться очень сильные контртрансферентные реакции, но только при тяжелой патологии характера контрперенос становится действительно важ-нейшим источником информации о развитии переноса и приобретает главную роль в оп-ределении аффективной доминанты и исследовании объектных отношений, связанных с этой аффективной диспозицией.
Перенос и интерпретация переноса
Главным вкладом теории объектных отношений в анализ переноса является рас-ширение того поля, в рамках которого происходит исследование явлений переноса, так что становятся возможными понимание и интерпретация возрастающей по своей слож-ности трансферентной регрессии пациентов глубокого уровня психопатологии. На прак-тике перенос у пациентов с классическим психоневрозом и пациентов с патологией ха-рактера при невротической организации личности может попрежнему пониматься как бессознательное повторение здесьитеперь патогенных отношений из прошлого. Более конкретно — отыгрывание аспекта бессознательного инфантильного “Я” пациента в от-ношениях с (также бессознательной) инфантильной репрезентацией родительских объек-тов.
Тот факт, что невротические пациенты регрессируют к относительно интегриро-ванному, хотя и вытесненному бессознательному инфантильному “Я”, которое находится в отношениях с относительно интегрированными, хотя и бессознательными, репрезента-циями родительских объектов, делает такие переносы довольно легкими для понимания и интерпретации: в переносе происходит активация бессознательных отношений к родите-лям в прошлом, включая реалистические и фантазийные аспекты подобных отношений и защиты от них. Бессознательный аспект инфантильного “Я” несет в себе конкретное же-лание, отражающее производную влечения, направленную на такие родительские объек-ты и фантазийный страх по поводу опасностей, заключенных в выражении этого жела-ния. Эгопсихология, теория объектных отношений, подчеркивает, что даже в этих срав-нительно простых отыгрываниях переноса всегда происходит активация базовых диади-ческих элементов, состоящих из репрезентаций “Я” и репрезентаций объектов, связанных определенным аффектом, и эти элементы отражают либо защитные, либо импульсные аспекты конфликта. Более точно, бессознательная фантазия, отражающая импульсивно-защитную организацию, обычно вначале активизируется в форме объектного отношения, представляющего защитную сторону конфликта и только затем в форме объектного от-ношения, отражающего импульсивную сторону конфликта.
Например, невротическая пациентка с мазохистской структурой личности непра-вильно интерпретирует мои замечания как разгромную критику именно в те моменты, ко-гда ощущает наши рабочие отношения как хорошие. Затем она разъяряется, нападает на меня, ведет себя вызывающе, обвиняет меня в том, что я пытаюсь контролировать ее, как это делала ее мать. Я понимаю подобное поведение как знак того, что наша совместная работа активировала ее бессознательную фантазию, что я, как ее отец, сексуально соблаз-няю ее (что, в свою очередь, проистекает из ее проекции на меня своих скрытых позитив-ных эдипальных желаний). Она мазохистски защищается, воспринимая меня как свою придирчивую мать, а себя — как беспомощного ребенка.
Моя интерпретация фокусируется на восприятии ею меня как своей критикующей матери, после чего она чувствует, что я помог ей, и выражает свое одобрение. Это посте-пенно способствует возникновению более непосредственных позитивных чувств, сме-шанных с эротическим возбуждением и страхом, что я превращаюсь в соблазняющего отца. Теперь я интерпретирую этот страх как выражение проекции ею на меня своих сек-суальных импульсов, которые она не осмеливается выразить прямо. После этого следует более прямое выражение позитивных эдипальных фантазий обо мне.
Что добавляет к формулировкам, касающимся переноса, подход с точки зрения объектных отношений? Вопервых, он проливает свет на постоянные группы диадических элементов (репрезентаций “Я”, взаимодействующих с репрезентациями объектов при до-минировании определенного аффекта) и структурирует переживание конкретных бессоз-нательных фантазий, желаний и страхов. Вовторых, он указывает, что каждая защитно-импульсная организация отражается в двух противоположных элементах: как защита, так и импульс отражаются в качестве фантазийных отношений между “Я” и объектом. Втретьих, даже на невротическом уровне патологии может наблюдаться процесс, кото-рый превалирует при более глубокой психопатологии: быстрое обращение или чередова-ние активаций у пациента репрезентации “Я” при проекции репрезентации объекта на аналитика и других моментов, когда пациент отыгрывает идентификацию с этой репре-зентацией объекта, проецируя репрезентацию “Я” на аналитика. Когда мазохистская па-циентка воспринимает меня агрессивно ругающим, что вызывает у нее чувство обиды и несправедливости, она злобно набрасывается на меня тем способом, который ясно отра-жает описанное ею поведение матери. Я, временно парализованный ее нападками, чувст-вую большую трудность при интерпретации ситуации. Другими словами, когда пациентка временно регрессирует, происходит интенсификация и примитивизация аффекта, отра-жающая соответствующую производную влечения, а также возникает склонность к быст-рому чередованию идентификаций с “Я” и объектом, что можно легче понять и проин-тегрировать в рамках объяснительной схемы интернализованных объектных отношений.
Таким образом, заново оценивая природу идентификаций в переносе, я предпола-гаю, что все идентификации возникают с отношением с объектом, а не с самим объектом. Я также предполагаю, что в этих отношениях пациент идентифицируется как с “Я”, так и с объектом, имея возможность отыгрывать обе роли. Я считаю, что это представление проливает новый свет на сделанное Фрейдом (Freud, 1915а) наблюдение, что инстинкт может превращаться в свою противоположность и обретать в качестве своего объекта “Я” пациента. Фрейд также подчеркивал, что психическая жизнь обычно управляется ди-хотомиями — субъекта (Эго) и объекта (внешнего мира), удовольствия и неудовольствия, активного и пассивного. В свете теории объектных отношений выражение “активного” импульса — например агрессии, — который первоначально воспринимался пассивно, может пониматься либо как активация репрезентации “Я” при субъективно воспринимае-мом нападении со стороны объекта, либо как активация идентификации с репрезентацией объекта в этом взаимодействии. “Идентификация с агрессором”, также иллюстрируемая моим примером и теперь понимаемая как последовательная идентификация и с “Я”, и с объектом, демонстрирует превращение пассивного импульса в активный.
Выражение импульса, направленного на “Я”, в противоположность выражению такого импульса, направленного на объект, может также пониматься как идентификация с нападающим объектом. Например, мазохистская пациентка, нападающая на меня, когда она чувствует себя эротически возбужденной в переносе, демонстрирует отыгрывание на-казующего поведения своей матери (отражающего ее СуперЭго — идентификацию с ма-терью), тогда как она проецирует на меня свою репрезентацию “Я”, мазохистски подчи-ненного матери. Структурный между СуперЭго и Эго отыгрывается в переносе в объект-ном отношении “с обращенными функциями”. Пациентка отыгрывает защитное мазохи-стское объектное отношение, исходящее из интернализованного ею агрессивнопокорного взаимодействия с матерью. Она соответственно интернализует нападающую мать как часть СуперЭго (что дает начало мазохистскому поведению) и как вторичное характеро-логическое искажение своего Эго (в характерологической идентификации пациента с враждебным поведением матери). В другое время она отыгрывала в других Эгоидентифи-кациях свои идентификации с мазохистски покорной дочерью.
По практическим соображениям, таким образом, вместо интерпретации особенно-стей “чистой” конфигурации импульсзащита мы интерпретируем перенос в терминах ак-тивации интернализованных объектных отношений, что приводит к чередующейся акти-вации того же самого конфликта в поведении и переживаниях, которые могут выглядеть противоречащими друг другу. Такой подход обогащает интерпретацию, проясняя нюансы и детали. Так, я смог указать своей мазохистской пациентке, что, относясь ко мне агрес-сивно (так, как к ней относилась ее мать), она идентифицируется с матерью, одновремен-но неявно подчиняясь интернализованному образу матери и становясь как мать, что вы-ражает бессознательную вину за пугающие ее сексуализированные отношения со мной как с отцом. Я полагаю, давнее клиническое наблюдение, что один аффект может исполь-зоваться в качестве защиты против другого вытесненного или диссоциированного аффек-та, следует переформулировать как защитное использование одного интернализованного объектного отношения и соответствующего ему аффекта против другого интернализо-ванного объектного отношения и соответствующего ему аффекта.
Анализ интернализованных объектных отношений в переносе становится более сложным (хотя и возникает возможность прояснения этой сложности) благодаря разви-тию у пациентов с тяжелой патологией характера защитной примитивной диссоциации или расщепления интернализованных объектных отношений. Это расщепление происхо-дит у пациентов, функционирующих на пограничном уровне, у нарциссических личностей и даже при доступных анализу психозах. У таких пациентов переносимость амбивалент-ности, характерная для невротических высокоуровневых объектных отношений, заменя-ется защитной дезинтеграцией репрезентаций “Я” и объектов на либидинально и агрес-сивно заряженные частичные объектные отношения. Более реалистичные или легче по-нимаемые прошлые объектные отношения невротических личностей заменяются на крайне нереалистичные, ярко идеализированные или остро агрессивные или персекутор-ные репрезентации “Я” и объектов, которые невозможно немедленно вывести из реаль-ных или фантазийных отношений в прошлом.
То, что здесь активируется, это либо крайне идеализированные частичные объект-ные отношения, находящиеся под воздействием интенсивного, диффузного, перепол-няющего аффективного состояния экстатической природы, либо настолько же интенсив-ные, но болезненные и пугающие примитивные аффективные состояния, сигнализирую-щие об активации агрессивных или персекуторных отношений между “Я” и объектом. Мы осознаем неинтегрированный характер интернализованных объектных отношений по предрасположенности пациента к быстрому чередованию в отыгрываемых им ролях. Од-новременно пациент может проецировать дополнительные репрезентации “Я” и объекта на аналитика; это, наряду с интенсивностью аффективной активации, приводит к явно хаотическому развитию переноса. Такие быстрые колебания, так же, как и резкая диссо-циация между любящими и ненавидящими аспектами отношений к одному и тому же объекту, могут впоследствии осложняться защитными сгустками нескольких объектных отношений под воздействием одного и того же примитивного аффекта, так что комбини-рованный образ отцаматери будет представлять собой спутанный сгусток агрессивно вос-принимаемых аспектов отца и матери. Идеализированные или обесцененные аспекты “Я” также являются сгустками различных слов прошлого опыта.
Подход с точки зрения объектных отношений позволяет аналитику понять и орга-низовать то, что выглядит полным хаосом, так что он способен прояснить различные сгу-стки частичных объектных отношений в переносе, привнося интеграцию репрезентаций “Я” и объекта, ведущую к более продвинутому невротическому типу переноса.
Общие принципы интерпретации переноса при лечении пограничной организации личности включают в себя следующие задачи (см. Kernberg, 1984): 1) диагностику преоб-ладающих объектных отношений в общей хаотической ситуации переноса; 2) прояснение того, что является репрезентацией “Я”, что — репрезентацией объекта в этих интернали-зованных объектных отношениях, а что — доминирующим аффектом, связывающим их; 3) интерпретативное связывание этих примитивных преобладающих объектных отноше-ний с их отщепленной противоположностью.
Клинические примеры
Гжа А., тридцати пяти лет, с преобладанием нарциссического функционирования на явно пограничном уровне, приходила в ярость в конце каждого сеанса, воспринимая мои слова о том, что мы должны закончить, как нарциссический удар. И именно в конце сеансов она вспоминала наиболее важные темы, которые ей настоятельно хотелось обсу-дить. Во время сеансов пациентка относилась ко мне пренебрежительно и находила бес-численные поводы для критики. На каждом сеансе она высказывала новую жалобу, кото-рую не упоминала прежде. В результате ее ярость и презрение ко мне обычно препятство-вали обсуждению проблем реальной жизни.
Пациентка требовала, чтобы я точно и полно отвечал на все ее вопросы, просил бы ее саму поразмыслить над тем, что она говорит, чтобы я соглашался на ее просьбы об из-менении времени сеансов без объяснения причин этих просьб. Но она уходила с каждого сеанса с ощущением, что с ней жестоко обошлись и глубоко обидели. Позже, перепол-ненная отчаянием, она звонила мне и умоляла поговорить с ней.
Постепенно я смог указать гже А., как в течение сеансов она идентифицируется с контролирующим и садистским лицом, требующим от меня полного повиновения, а в конце сеанса воспринимает меня как контролирующий и садистский объект, третирую-щий ее как ничего не стоящую. С течением времени она смогла понять, что эти серии отыгрываний были аспектом отношений с матерью, активирующихся со сменой ролей. В конце концов пациентка смогла осознать, что эти “безумные” отношения отражали не ре-альность, настоящую или прошлую, но заострение всех враждебных аспектов ее отноше-ний с матерью под воздействием фантазий, вызванных ее яростью на мать. По мере про-яснения ее примитивных, персекуторных объектных отношений гжа А. научилась раз-мышлять по поводу своих объектных отношений и стала более свободна от их отыгрыва-ния.
Затем она продвинулась достаточно, для того чтобы я мог вместе с ней исследо-вать, какие цели преследовало ее нежелание заканчивать сеансы, а также ее потребность звонить мне после этого. Когда я спросил, что она будет чувствовать, зная что я действи-тельно доступен для нее в любом отношении, она ответила, что ей нечего больше желать, однако мысль об этом вызывает у нее тревогу, потому что это так нереально: ее ненасыт-ные требования вызовут мое возмущение. А это как раз и было то, чего она хотела.
Затем я предположил, что ей хотелось бы установить со мной от¬ношения, похо-жие на отношения между единственным, лю¬бимым младенцем и полностью посвятившей себя ему матерью. Гжа А. перебила меня, возразив, что у любой матери возникнет страш-ное возмущение в ответ на такие ожидания ребенка. Я сказал, что это как раз те страхи, которые связаны с этим ее желанием. Если я представляю мать, полностью посвятившую себя своей маленькой дочке, она, идентифицируясь с такой девочкой, может расслабить-ся, успокоиться и быть счастливой. Гжа А. согласилась и с улыбкой сказала, что тогда мир был бы хорош.
Моя интерпретация обнажила отщепленный идеализированный аспект отношений пациентки с матерью, наполненных опасностью благодаря жадной требовательности гжи А. и ее неспособности выносить собственную ярость, возникающую вследствие любой фрустрации, исходящей от этой идеальной матери. После месяцев проработки этой пара-дигмы переноса появился новый аспект отношений гжи А. с матерью, а именно: ее силь-ное возмущение матерью, возникшее изза чувства огромной зависимости от нее. Возму-щение и зависть бессознательно вызывались ею, для того чтобы отравить образ матери в своей душе. Клинически она выражала это в негативной терапевтической реакции, возни-кавшей сразу вслед за активацией отщепленного, идеализированного переноса.
Гжа Б., больная шизофренией женщина, специалист, двадцати с небольшим лет, проходила курс психоаналитической психотерапии, сочетавшейся с небольшой поддер-живающей дозой нейролептиков, позволявшей ей продолжать повседневную жизнь, но не устранившей ее психотического мышления. У нее был бред, состоявший в том, что люди, особенно доминантные женщины, похищают ее физическую энергию, опустошают ее, так что она остается истощенной и ослабленной, неспособной к ясному мышлению. На одном из сеансов, когда я обсуждал с ней страх сексуальной близости с ее другом, гжа Б., внезапно приняла тревожный и подозрительный вид и спросила, почему я сделал ру-кой определенный жест. Я ответил ей, что не обратил внимания, сделал ли я какойто оп-ределенный жест или нет, но поинтересовался, не кажется ли ей, что я, как и другие лю-ди, пытаюсь похитить ее энергию.
Придя в ярость, гжа Б. обвинила меня в том, будто бы я отлично знаю, что только что похитил ее энергию. Зачем же мне нужно изображать такое подлое притворство? Я сказал, что верю в то, что она убеждена, будто бы я похищаю ее энергию, но я так же точно убежден, что я этого не делаю; я полностью сосредоточен на том, что она говорит. Мне хотелось бы знать, может ли она принять мои слова как правду. Сделанный мной акцент на наши несовместимые друг с другом реальности и на то, что различает и разде-ляет нас, представлял собой попытку дать ей знать о том, что я воспринимаю ее пережи-вание как, видимо, психотическое, а также и о моей терпимости (“контейнировании”) к этому различию. Я также хотел ослабить размывание границ между “Я” и объектом, ко-торое она, возможно, испытывала. Кроме того, я подразумевал, что она способна выне-сти отделение от меня.
Гжа Б. сказала, что может поверить, что таково мое убеждение, но расстроена изза того, что я считаю ее сумасшедшей. Я сказал ей, что не выношу какоголибо суждения, а только признаю, что в данный момент наши восприятия реальности не совпадают и что она ощущает, будто я пытаюсь ослабить ее и навредить ей, а это может сильно пугать и расстраивать. Она согласилась, что это действительно очень расстраивает, и тут же заго-ворила о том, как ее мать обычно похищала ее энергию и никогда не признавала этого, одновременно пытаясь контролировать ее и доминировать над ней.
Я сказал, что понимаю: она видит меня сейчас как бы копией своей матери, и если это так, то меня особенно поражает то, что я стал похож на ее мать, как раз когда я попы-тался помочь ей в том, чтобы меньше опасаться сексуальной близости со своим другом. Гжа Б. сказала, что боялась, будто я толкаю ее на сексуальные отношения. Она чувство-вала: я так убежден, и ей следует лечь в постель с мужчиной. Ей казалось: я стараюсь не-посредственно повлиять на ее мысли, так что она уже больше не может определить, мои это мысли или ее. Она добавила, в качестве дополнения, что ее отец временами вел себя с ней соблазняюще, хотя она не была уверена, вела ли она себя соблазняюще по отноше-нию к нему. В любом случае, добавила она, матери была ненавистна любая близость в ее отношениях с отцом.
Я ответил, что мне интересно, не восприняла ли она мои расспросы о ее страхах по поводу сексуальной близости с другом как косвенное внушение лечь с ним в постель, что делало меня сексуально соблазнительным мужчиной, как ей казалось, похожим на ее отца. Если это так, было вполне естественно, что образ матери произвел на нее впечатле-ние как образ опасного врага, ревнующего к этой сексуальной близости с отцом, так что теперь я стал матерью, пытающейся наказать ее, украв у нее энергию. Гжа Б. приняла бо-лее расслабленный вид и сказала, что чувствует: все именно так и произошло.
Затем я заметил, что мне кажется, за чувством потери энергии стоит ее страх моего проникновения к ней в душу, и что ее озабоченность по поводу обмена энергией на физи-ческом уровне является этим страхом сексуального соблазнения и проникновения и стра-хом наказания за это, и эти страхи так тесно связаны с ее родителями, что она ощущает их невыносимыми. По этой причине она, видимо, и превратила страх опасных взаимоот-ношений с родителями в страх обмена физической энергией, что гораздо более болезнен-но и таинственно, но менее угрожающе, чем фантазийные взаимодействия с родителями.
Гжа Б. спросила меня, все ли ее психическое функционирование лишено связи с физической энергией. Я сказал, что прямой перевод психологических переживаний в ощущение приобретения или потери физической энергии являлся защитной операцией, которая могла пугать сама по себе благодаря тем таинственным и магическим способам, которыми начинали в этом случае осуществляться обычные человеческие отношений ме-жду людьми. Пациентка была, кажется, удовлетворена моими замечаниями и сказала, что сейчас чувствует себя хорошо. Она больше не обнаруживала признаков того, что ее стра-хи остаются или что она уступает мне.
Ситуация в данном случае снова иная, чем с пограничными пациентами. Если цен-тральной проблемой с пограничными пациентами является активация примитивных, пе-реполняющих частичных объектных отношений, которые постоянно меняют распределе-ние ролей в переносе и требуют длительного времени для своего прослеживания вспять к инфантильной реальности, то проблемой психозов является расплывчатость границ меж-ду репрезентациями “Я” и объектов. В такой ситуации активация определенного объект-ного отношения в переносе может привести к немедленной путанице между “Я” и объек-том и, следовательно, к путанице относительно источника невыносимого импульса. Это приводит к активации защитного объектного отношения, в рамках которого “Я” и объект становятся еще более спутанны, и предохраняющее качество защитного объектного от-ношения теряется.
Так, гжа Б. поняла мое замечание по поводу ее страха близости с другом как сексу-альное нападение на нее, эквивалентное ее собственному сексуальному желанию. Причем я в данной ситуации ассоциировался с отцом пациентки. Но она не могла правильно оп-ределить источник этого сексуального желания. В результате она пережила немедленное наказание в виде материнской атаки. И снова она не смогла отличить атакующего от ата-куемого: она была неспособна дифференцировать сексуальные и агрессивные аффекты. Так что примитивное превращение ее страха потери границ “Я” в чувство, что физическая энергия изымается из ее тела (т.е. регрессивное размывание границ между душой и те-лом) дало ей бредовый путь бегства от конфликта. Далее, мое интерпретирование ситуа-ции не только в терминах импульсов (или безличной конфигурации импульсов и защит), но в терминах активируемых объектных отношений позволило прояснить ситуацию в данный момент и временно ослабило психологическую регрессию.
Теория объектных отношений также расширяет понимание нами трансферентных сопротивлений пациента с нарциссической структурой личности. Появление в переносе различных характеристик патологически грандиозного “Я” и соответствующих восхи-щающихся, обесцениваемых или внушающих страх и подозрения репрезентаций объектов часто позволяет прояснить компоненты интернализованных объектных отношений, кото-рые привели к конденсации патологически грандиозного “Я”.
Например, математик тридцати с небольшим лет, с нарциссической структурой личности был неспособен поддерживать сексуальный интерес к любой женщине, с кото-рой у него возникали эмоциональные отношения. Чувствуя нетерпение по поводу мед-ленного темпа психоаналитического лечения, он подозревал, что мой интерес к нему ко-рыстен, так же как и мотивы женщин, которых он встречал в жизни. Он предложил за-платить мне большую сумму денег, если я существенно сокращу его лечение, “действи-тельно вложив в него свои усилия”. В основе подобного поведения лежала обида: он ду-мал, что я его эксплуатирую.
Я потратил некоторое время, чтобы отделить в этом переносе его проекцию на меня (и на женщин) своей собственной жадности, отыгрывание различных сторон своей матери — в частности, ее постоянного предупреждения, что женщины всегда будут пы-таться его эксплуатировать — и его идентификацию с чувством вседозволенности у отца, которое тот выражал в открыто агрессивных действиях. Преобладающую “Яконцепцию” этого пациента можно кратко описать как состоящую из идентификаций с избранными аспектами обоих родителей, которые давали пищу его грандиозности, требовательности, подозрительности и страху зависимых отношений.
В целом, постепенный анализ компонентов патологически грандиозного “Я” обычно приводит к возникновению лежащих в его основе примитивных объектных от-ношений, характерных для пограничной организации личности и, в конце концов, к раз-витию нормального инфантильного “Я” пациента и его способности к установлению ау-тентично зависимых отношений с окружающими.
Все, что я уже сказал по поводу структуры интернализованных объектных отно-шений у пациентов с различными уровнями психопатологии, приводит в результате к мо-дификации структурных критериев интерпретации Фенихеля (Fenichel, 1941), упомянутых в начале этой главы. Пациенты с невротической организацией личности демонстрируют преимущественно межсистемные конфликты. В этих случаях классическая рекомендация гласит, что следует интерпретировать со стороны Эго и прояснять с течением времени, какие инстанции вовлечены в конфликт и как они в нем участвуют. Но с пациентами, проявляющими тяжкую психопатологию и преимущественно внутрисистемные конфлик-ты, необходимо сосредоточить внимание на преобладающих в данный момент интерна-лизованных объектных отношениях как части защитных функций переноса и на интерна-лизованных объектных отношениях, функционирующих в данный момент в качестве дис-социированной структуры, связанной с импульсом. Такая концептуализация облегчает приложение структурных (в дополнение к экономическим и динамическим критериям) к нашей интерпретативной работе.
Генетические конструкции и реконструкции
Моя точка зрения отличается от мнений других сторонников теории объектных отношений, таких как Кляйн (Klein, 1945, 1946, 1957), Сегал (Segal, 1967), Фейрберн (Fairbairn, 1954) и Малер (Mahler, Pine and Bergman, 1975) в том, что я в меньшей степени фокусируюсь на конкретном периоде прошлого пациента, во время которого возникли доминирующие в данный момент патогенные конфликты и структура личности. Я считаю необходимым, чтобы аналитик не имел предварительных мыслей об источнике текущего бессознательного конфликта и позволял свободным ассоциациям пациента служить ги-дом на пути к генетическому источнику того, что происходит “здесьитеперь”, в “тамито-гда”.
Я согласен с Якобсон (Jacobson, 1964) и Малер (Mahler and Furer, 1968), что преоб-ладающая организация психических структур (невротической, пограничной, нарциссиче-ской или психотической) указывает на определенные ключевые периоды развития. Но последующие события делают однозначную связь рискованной. Аналогичным образом, традиционная кляйнианская тенденция фокусироваться на том, что, как считается, долж-но происходить на первом году жизни, не уделяет должного внимания сложности психо-сексуального развития.
Поэтому я пытаюсь следовать динамическому принципу интерпретации, идущей от поверхности вглубь и помогать пациенту понять бессознательное значение того, что происходит “здесьитеперь” относительно неисторическим способом, в форме “как буд-то”: “Это как будто такойто ребенок находится в отношениях с такимто родителем”. Ас-социации пациента могут преобразовать это в конкретное воспоминание или фантазию, которые связывают сегодняшнее бессознательное с его генетическим истоком в прошлом (Sandler and Sandler, 1987).
С моей точки зрения, вопрос о том, являются ли конфликты, вызывающие ту или иную психопатологию в основном эдиповыми или преэдиповыми, неправомерен. Я нико-гда не встречал пациента, у которого проблемы были “либо те / либо те”, или пациента, у которого эдиповы проблемы не занимали бы центральное место. Принципиальная разни-ца между невротиком (в противоположность более тяжелой психопатологии) состоит в том, что в последнем случае налицо более сложный сгусток эдиповых и преэдиповых проблем. Анальные или оральные конфликты, например, могут наблюдаться на всем спектре психопатологии, но никогда не являются изолированными от других конфликтов; то же самое справедливо и для конфликтов, возникающих на всех других уровнях психо-сексуального развития.
В то же самое время мы должны признать, что некоторые имеющие ключевое зна-чение травматические переживания находятся за пределами реконструкции с помощью обычных воспоминаний. В таких случаях реконструкция раннего прошлого опыта, кото-рый никогда не был полностью осознан, должна осуществляться с помощью конструк-ций, получаемых из доминирующих в настоящем бессознательных объектных отноше-ний. Для пациента, который не может покинуть мой офис в конце сеанса, я могу предло-жить следующую конструкцию: он отчаянно пытается найти безупречную мать. Подходы, предложенные Малер, Винникоттом, Кляйн или Кохутом, окажут помощь в определении наиболее обоснованного времени датирования конструкции прошлого опыта (реального или фантазийного). Меня вполне устроит, если такая конструкция будет встроена в кон-текст в качестве “безвременного глубокого тыла”, вокруг которого могут быть в конце концов построены другие, более конкретные, специфичные по времени реконструкции.
Конкретное знание прошлого пациента, конечно, очень помогает при системати-ческом анализе бессознательного значения того, что происходит здесьитеперь”. Выдви-жение гипотезы, связывающей бессознательное “здесьитеперь” с известными аспектами истории пациента, не включенными до этого в ткань генетических реконструкций, может построить полезный мостик в прошлое. Нам, однако, надо быть очень осторожными, предлагая “объективные факты” из прошлого, особенно с пациентами с тяжелой психо-патологией, для которых дистанция между объективными фактами и субъективными пе-реживаниями, между данными о развитии и генетическим событием является громадной.
Мы, таким образом, сталкиваемся с парадоксом: у лучше функционирующих паци-ентов, с которыми реконструкции являются более легкими, они не так необходимы, по-скольку ассоциации пациентов легко направляются в бессознательное прошлое. Но при серьезной психопатологии генетические реконструкции очень трудны, и даже известные объективные данные о прошлом мало помогают вследствие ограниченной способности пациентов к сознательному проникновению в прошлое. Поэтому у меня вызывает вопро-сы, например, тенденция Розенфельда (Rosenfeld, 1987) связывать такие объективные данные напрямую с тем, что он обнаруживает в переносе психотических и пограничных пациентов.
Контрперенос
Я нахожу наиболее полезными наблюдения Ракера (Racker, 1957) об идентифика-циях аналитика и контрпереносе. Ракер различает два типа таких идентификаций: кон-кордантную идентификацию, когда аналитик идентифицируется с тем, что активируется в пациенте, и комплементарную идентификацию, когда аналитик идентифицируется с ин-станцией, находящейся в конфликте с той инстанцией, с которой идентифицируется па-циент. Та инстанция, с которой в последнем случае идентифицируется аналитик, является тем, что пациент не может выносить и потому проецирует. В терминах объектных отно-шений мы могли бы сказать, что при конкордантной идентификации аналитик идентифи-цируется с той же репрезентацией, которая активируется у пациента, “Я” с “Я”, объект с объектом. Конкордантная идентификация в контрпереносе имеет центральное значение в качестве источника обычной эмпатии, когда пациент находится в рефлектирующем со-стоянии, а также в ситуациях, когда аналитик, сверхидентифицируясь с пациентом, может впасть в искушение разделить с пациентом в качестве его уполномоченного его действия вовне.
При комплементарной идентификации пациент и аналитик время от времени отыгрывают репрезентации “Я” и объекта, соответствующие определенным интернализо-ванным объектным отношениям. Если перенос является сексуализированным, аналитик может вести себя соблазняюще в ответ на страх и искушение пациента перед эдиповым действием вовне. Более часто, когда доминирует определенный негативный перенос, ана-литик становится агрессивным и угрожающим объектом пациента, а пациент — своим собственным испуганным “Я”. Или происходит обратное: аналитик может чувствовать себя парализованным агрессией пациента, реагируя страхом и бессильной ненавистью, поскольку идентифицируется с находящейся под угрозой репрезентацией “Я” пациента; одновременно пациент идентифицируется со своим угрожающим объектом.
Обычно при комплементарном контрпереносе аналитик идентифицируется с тем внутренним имаго, которое пациент в данный момент не может вынести и должен диссо-циировать и проецировать. Действительно, реакции комплементарного контрпереноса обычно возникают при защитном использовании пациентом проективной идентифика-ции: аналитик начинает эмпатически чувствовать то, что пациент не может вынести в се-бе самом. С помощью того же процесса аналитик может приобрести важную информа-цию относительно объектных отношений в целом, активирующихся в переносе. В этом заключается потенциально наиболее ценная область применения контрпереноса психо-аналитиком. Опасность, конечно же, состоит в искушении отыгрывать эту комплемен-тарную идентификацию, а не использовать ее в качестве материала, подлежащего вклю-чению в процесс интерпретаций.
Если аналитик способен вынести свой контрперенос, он может использовать его для прояснения доминирующих в переносе объект¬ных отношений, обеспечивая, конечно, сохранение профессиональных границ. Важно, если происходит отыгрывание контрпере-носа, чтобы аналитик воздерживался от объяснений, за исключением признания того, что мог наблюдать сам пациент.
Анализ сновидений
Фэйрберн (Fairbairn, 1954) открыл путь к новому способу анализа сновидений, применив к нему теоретическую модель объектных отношений. Он считал, что различные аспекты идентификаций пациента могут быть представлены различными персонажами сновидений и что важные объекты душевной жизни пациента могут быть представлены в сновидении несколько раз как функции различных аспектов внутренних отношений паци-ента и идентификаций с ними.
Мельцер (Meltzer, 1984) и Розенфельд (Rosenfeld, 1987) применили кляйнианский подход в объектных отношениях к анализу сновидений. Мельцер систематически, а Ро-зенфельд косвенно — с помощью клинического материала, иллюстрирующего централь-ное место анализа сновидений в их подходах. Хотя я не согласен со склонностью обоих авторов прямо интерпретировать явное содержание сновидений как символически отра-жающее аспекты первого года жизни, я нахожу полезным интеграцию ими формального аспекта сновидения с тем, что доминирует в данный момент в переносе. Этот подход, как мне кажется, чемто напоминает акцент, который делал Эриксон (Erikson, 1954) на фор-мальных аспектах отношений пациента во сне, и указывает на возрастающую важность эксперссивных и интеракционных — в противоположность непосредственно символиче-ским — аспектов анализа сновидения.
Я стараюсь получить ассоциации к явному содержанию сновидения, не интерпре-тируя их непосредственно в терминах бессознательного символического значения. Я об-ращаю внимание 1) на доминирующие эмоциональные качества содержания сновидения, 2) на то, как сновидение рассказывается, 3) на соотношение содержания сновидения в терминах доминирующих объектных отношений с объектными отношениями, активи-рующимися во время сообщения сновидения, 4) на общий трансферентный фон, на кото-ром происходит повествование о сновидении, и, наконец, 5) на дневные остатки.
7. ПОДХОД К ПЕРЕНОСУ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
ЭГОПСИХОЛОГИИ — ТЕОРИИ
ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Анализ переноса занимает центральное место в моей обычной технике. Анализ пе-реноса заключается в анализировании происходящих “здесьитеперь” реактиваций интер-нализованных объектных отношений прошлого. Этот процесс, в то же время, является основой анализа образующих структур Эго, СуперЭго и Ид, а также их интра и интерсис-темных конфликтов. В противоположность теоретикам интерперсональных объектных отношений, таким как Салливан (Sallivan, 1953, 1962) и Гантрип (Guntrip, 1961, 1968, 1971), и в отличие от Япсихологии Кохута (Kohut, 1971 1977), я понимаю интернализо-ванные объектные отношения не как отражение действительных объектных отношений прошлого, но, скорее, как сочетание реалистических и фантазийных — и часто очень ис-каженных — интернализаций таких прошлых объектных отношений и защит от них, на-ходящихся под воздействием производных инстинктивных влечений. Другими словами, я нахожу, что существует динамическое напряжение между “здесьитеперь”, отражающим интрапсихическую структуру, и относящимися к “тамитогда” бессознательными генети-ческими детерминантами, исходящими из истории развития пациента в прошлом.
Интерпретации переноса различаются в зависимости от психопатологии пациента. У пациентов с невротической организацией личности существуют хорошо интегрирован-ные структуры СуперЭго, Эго и Ид. В психоаналитической ситуации анализ сопротивле-ний приводит к активации в переносе, вопервых, относительно глобальных характери-стик этих структур и затем интернализованных объектных отношений, из которых они составлены. Анализ производных влечений возникает в контексте анализа отношений инфантильного “Я” пациента к значимым родительским объектам, проецируемым на ана-литика.
Пациент с пограничной организацией личности, наоборот, демонстрирует преоб-ладание преэдиповых конфликтов и психических репрезентаций преэдиповых конфлик-тов, смешанных с репрезентациями эдиповой фазы. Конфликты не столько вытеснены, сколько проявляются во взаимно диссоциированных состояниях Эго, отражающих при-митивную защиту — расщепление. Активация примитивных объектных отношений, предшествующих консолидации Эго, СуперЭго и Ид, проявляется в переносе в форме яв-но хаотических аффективных состояний; они должны быть проанализированы последо-вательными шагами, описанными мною в другой работе (Kernberg, 1984). Интерпретация примитивных переносов пограничных пациентов приводит к превращению частичных объектных отношений в целостные объектные отношения, примитивных переносов (в основном отражающих стадию развития, предшествующую константности объекта) — в продвинутые переносы эдиповой фазы.
При психопатологии тяжелого уровня механизмы расщепления позволяют проти-воположным аспектам интрапсихического конфликта оставаться по крайней мере час-тично осознанными в форме примитивных переносов. Пациенты с невротической орга-низацией личности, наоборот, демонстрируют импульснозащитную конфигурацию, за-ключающую в себе специфические бессознательные желания, отражающие сексуальные и агрессивные производные влечений, встроенные в бессознательные фантазии, относя-щиеся к эдипальным объектам. У этих пациентов мы обнаруживаем относительно мень-шие искажения как репрезентаций “Я” в отношениях с этими объектами, так и самих ре-презентаций эдипальных объектов. Поэтому различие между патогенными переживания-ми прошлого и их превращением в структурированные бессознательные склонности не так велико, как при примитивных переносах, обнаруживаемых у пациентов с погранич-ной организацией личности.
Я делаю акцент скорее на интернализованных объектных отношениях, а не на им-пульснозащитной конфигурации как таковой: бессознательная фантазия исполнения же-ланий выражает такие объектные отношения. Два способа, благодаря которым, согласно Фрейду (Freud, 1915с), бессознательные желания могут стать осознанными (в форме идеаторных репрезентаций и как аффекты), очевидно проявляются, на мой взгляд, в от-ношениях между Ярепрезентацией и объектрепрезентацией под воздействием определен-ного аффекта. Замечания Гловера (Glover, 1955) о необходимости идентифицировать как производные либидинальных влечений, так и исходящие из Эго и СуперЭго идентифика-ции в переносе, указывают, как я считаю, в том же направлении. Если невроз переноса проявляется в инстинктивных импульсах, выражаемых в аффектах и идентификациях, от-ражающих интернализованные объектные отношения, то тогда предлагаемая мной схема рассмотрения с точки зрения объектных отношений может считаться непосредственным клиническим приложением метапсихологической концепции динамического бессозна-тельного и тех условий, при которых оно проявляется в сознании.
Я подразумеваю, что во всех случаях перенос является динамически бессознатель-ным в том смысле, что либо изза вытеснения, либо изза расщепления пациент бессозна-тельно искажает текущий опыт изза своей фиксации на патогенных конфликтах со зна-чимым интернализованным объектом прошлого. Главная задача состоит в том, чтобы по-средством интерпретации сделать бессознательное значение переноса “здесьитеперь” полностью осознанным. Это первый шаг на пути анализа отношений между бессозна-тельным настоящим и бессознательным прошлым.
Вместо установления непосредственной связи между сознательными и предсозна-тельными переживаниями в отношениях с терапевтом в данный момент и сознательным прошлым, или с подразумеваемым бессознательным прошлым, я, скорее, ожидаю сво-бодных ассоциаций пациента к скрытым бессознательным значениям переноса “здесьите-перь”, которые приведут нас к бессознательному прошлому. Поэтому я предлагаю рекон-струкции в гибких и неопределенных формулировках, позволяющих пациенту двигаться в нескольких направлениях.
Моя теоретическая ориентация клинически выражается в том, как я слушаю паци-ентов. Мое единственное ожидание состоит в том, что свободные ассоциации пациентов приведут к возникновению в переносе прошлых интернализованных объектных отноше-ний, наложившихся на взаимодействие пациента и аналитика в данный момент.
Я снова хотел бы подчеркнуть, что оставляю без определенного ответа вопрос о подразумеваемых генетических источниках в процессе раскрытия бессознательного зна-чения того, что происходит “здесьитеперь”. Хотя справедливо то, что сама по себе при-рода активирующихся объектных отношений указывает на возможные источники их про-исхождения и развития, я считаю преждевременным указывать на этот гипотетический источник до того, как свободные ассоциации пациента и исследование бессознательных значений его поведения “здесьитеперь” дадут нам в распоряжение новые факты. Я всегда ясно осознаю опасность того обстоятельства, что преждевременные замечания аналитика могут привести к закрытию того или иного поля исследований раньше времени. Теорети-ческая схема, помещающая доминирующие конфликты пациента в заранее определенный период времени, как мне кажется, ограничивает свободу как аналитика, так и пациента в исследовании источников бессознательного настоящего в бессознательном прошлом.